- Ваня!- голос воспитательницы был строг.
Воспитанник даже не повернулся на её зов, сосредоточенно вгоняя в дерево тумбочки очередной гвоздь.
- Иван!- в голосе женщины добавилось холодка.
Детдомовец продел в железные дужки висячий замок, с натугой провернул чуть заржавевший ключ.
- Иван Гончаров, изволь ответить, когда к тебе обращаются! - в возмущённом голосе воспитательницы зазвенел металл.
Семилетний мальчишка, поблескивая живыми глазами из-под черной чёлки (воспитанников стригли под ноль, оставляя на лбу только её), вытянулся рядом с тумбочкой пусть не по стойке смирно, но всем видом показывая, что он готов к разговору.

- Слушаю, Анна Николаевна! - в голосе Ивана не было слышно ни капли раскаяния.
- И как это прикажешь понимать? - тонкий женский палец уткнулся в висящий на дверце тумбочки замок.
- Для сохранности, Анна Николаевна... - тихо сказал мальчишка. - Для верности.
- У тебя там что, фамильные драгоценности?- пыталась перевести разговор с нравившимся ей своей рассудительностью воспитанником, две недели как поступившим в их детдом, на шутливый тон Анна Николаевна, хотя за глаза эту двадцатилетнюю девушку – хрупкую и невесомую, как тростинка, все – от директора до последнего мальца именовали Анечкой.
- Дороже!- ответил Иван. - Там бумага и краски.
- Пусть хоть колбаса с плюшками, - начала уже сердиться Анечка. - Ты понимаешь, что по правилам детского дома тумбочки должны быть готовы
к осмотру в любой момент? А ты эти правила нарушаешь.
- А они не нарушают? - кивнул мальчишка головой в стайку столпившихся у двери в спальню ребят. - Они не нарушают, когда ночью красками друг дружке физии размалёвывают, а из тетрадок листы рвут и самолётики пускают?
- Кто именно?
- Я не фискал! - отрезал Иван по взрослому серьёзно. - Закладывать никого не собираюсь.
Поднявшийся за спиной одобрительный гул воспитатель обрезала на корню:
- Помолчите уже, самолётостроители!

И вновь обратилась к Ивану:
- Хорошо, от них ты прячешь. А мне покажешь?
- А вам интересно?
- Ещё как!- словно однокашница мальчугана, заинтересованно выпалила Анечка, тут же себя одёрнув.- Должна же я директору рассказать, из-за чего весь сыр-бор развязался...
Щёлкнув ключом, Иван распахнул дверцу выкрашенной в грязно-синий цвет тумбочки, выложив на койку сначала затянутую резинкой для волос связочку кистей, затем коробку с акварельными красками и, наконец, пачку альбомных листов, верхние из которых носили следы явных множественных перегибов.
«Самолётики, - ответила воспитатель, глазами спросил у Ивана. - Можно?»
«Можно,- так же молча ответил он.- Только аккуратней, пожалуйста!»
Сказать, что Анечка испытала шок, означало, не сказать ничего!
Она перебирала лист за листом, погружаясь в живое разноцветье пейзажей знакомых и незнакомых мест.
И с каждым рисунком в её душе росло уважение к этому черноволосому мальчишке, сумевшему тронуть какие-то затаённые струны её души. Берега реки.
Облака, отражённые в зеркальной глади пруда.
Крыши хат среди пышных древесных крон.

И вновь обратилась к Ивану:
- Это ты всё сам?- держа в руке лист с изображением цветущего яблоневого сада, спросила воспитатель.
- Сам! - ответил Иван так, она поверила в стопроцентность сказанного.
А Анечка, сама того не осознавая, уже читала вслух строки, знакомые ей с детства:
- Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым».
Она читала, видя, как глаза мальчишки, стоящего перед ней, наливаются светом и силой, как он, точно губка, старается впитать в себя каждое произнесённое ею слово, в конце почти беззвучно выдохнув:
- Это кто? Вы написали?
- Это Есенин. Сергей Есенин. Был такой русский поэт,- ответила Анечка,
тут же превращаясь в строгую донельзя Анну Николаевну.- Можно с тобой поговорить, как с взрослым человеком? - Иван кивнул.
- Понравился Есенин?
- Ещё бы!
- Как взрослому человеку говорю – хочешь ещё послушать, убирай с тумбочки этот страшенный замок. А за краски и бумагу не волнуйся,- улыбнулась она, опережая встрепенувшегося было юного художника.- Я буду хранить их у себя. Попросишь – выдам. Договорились? И ещё – о Есенине никому ни слова! Он – под запретом...
Мальчишка, судя по его осветившемуся лицу, был даже готов отдать свои сокровища Анечке навсегда, только чтобы вновь испытать волшебство стихов, точно солнечным лучом согревших ему душу.
Так и повелось, до самого последнего дня пребывания в детском доме: Иван получал краски и бумагу по первой просьбе, а в свободную минуту, найдя уголок потише – в детдомовском саду или же в пустующем актовом зале – впитывал в себя певучие Есенинские строки.
Он не записывал их, чтобы не подвести Анечку, но запоминал сразу и навсегда, словно понимая, как помогут они ему в дальнейшей жизни, став первыми помощниками, став друзьями, которые никогда не подведут и не предадут.

В 20-е годы прошлого века по всей территории нашей страны активно создавалась сеть детских учреждений для беспризорных детей. На смену приютам и колониям пришли детские дома.
В ноябре 1920 года колхозом станицы Старокорсунской Краснодарского края была выделена земля под строительство детского дома.
В 1928 году на окраине станицы, в пяти «кулацких» домах, был размещен смешанный детский дом, который существует и в наши дни.